Новости благочиний
Как выросла Любовь
В войну в тыловой опустевшей России
Мальчишкам оставили труд мужики.
Земля захлестнула нам ноги босые –
По рамы в неё мы пускали плуги.
Жарой обдавая, плелись бороздами,
Дышали быки, напрягая хребты.
На пашню следы высевались за нами,
Какие сейчас на дорогах грибных…
И надо ж – всё поле хлеба затопили,
Зайдёшь и утонешь – не видно голов:
Иль мы не особенно рослыми были,
Иль нынче таких не родится хлебов?
По нашим ли силам удача такая?
Не в поле оставить же?.. Или слабы?!
Девчонки, всю силу в рывке выдыхая,
Пудовые на воз бросали снопы…
(Николай Благов)
О том, каким было её военное детство, рассказала мне прихожанка нашего храма Дворецкая Любовь Михайловна – баба Люба, как все её зовут. Теперь уже ей за 80, и дочери забрали её к себе в Омск, но и там она старается не пропускать службу в храме. А двенадцать лет назад она первой пришла в наш кайсинский сельский храм святого праведного Симеона Верхотурского, когда службы в нём только-только начинались, когда в нём даже печки не было. Первую зиму в неотапливаемом храме мы с ней вдвоём читали акафисты по воскресеньям, во все праздники и дни памяти особо почитаемых святых. На следующий год поставили маленькую железную «буржуйку», и мы носили для неё из дома по несколько поленьев в пакете. Она была моей соседкой, и мы так и ходили в храм вдвоём с пакетами дров в руках. Баба Люба сама накопала глины и замазала щели, откуда мог выходить дым.
Как она радовалась, что открыли храм! Я, говорит, много лет просила Бога об этом и надеялась, что когда-то и у нас будет свой храм. А однажды она увидела над тем местом, где сейчас стоит храм, столб огня, уходящий в небо, и очень удивилась, что бы это могло быть.
Помню, как на первый престольный праздник мы позвали гостей. Пришло несколько женщин и ребятишек. Приготовили нехитрое деревенское угощение. А чтобы стол выглядел более праздничным, баба Люба не пожалела красивый сервиз, который им с дедушкой подарили дети на золотую свадьбу. После праздника, идя домой, она споткнулась и упала, и весь сервиз разлетелся вдребезги. «Ничего, - смеётся, - слава Богу!» Она очень добрый человек. Я никогда не слышала, чтобы она осуждала кого-то, говорила о ком-то плохо, всегда старалась смягчить, оправдать, поддержать, посочувствовать человеку. Она никогда не унывала, хотя жизнь её была несладкой, и до сих пор сохраняет какой-то молодой задор, рассказывая что-то, может заразительно смеяться. Кажется, она так и осталась маленькой худенькой весёлой девчонкой, до сих пор по-девчоночьи заплетает седые уже волосы в две длинные косички.
Родилась баба Люба 10 июня 1932 года в д. Ново-Выигрышнево Аромашевского района Тюменской области. Когда началась Великая Отечественная война, ей было 9 лет, но она помнит, как кто-то проехал по деревне на коне и крикнул: «Война!» Все побросали работу, кто что делал, и побежали в контору. Все плакали. Назавтра же всех молодых, «могутных», как говорит она, парней и мужиков лет до 50 забрали на фронт. Сажали на конские подводы и увозили на сборный пункт в район.
«Всех моих дядей забрали, - вспоминает баба Люба, - дядю Петра, дядю Ивана, крёстного Егора, тятю забрали позднее, где-то на второй год, так как он был старше возрастом. Нас в семье было 10 детей, но многие рано поумирали – врачей тогда в деревне не было. К началу войны нас осталось шестеро. Потом брата Павла взяли в армию, с 18 лет, уже в сорок третьем. Отца забрали в трудармию, и он служил в Омске на эвакуированном военном заводе, на котором выпускали что-то для фронта, не помню что. Сестёр моих, что постарше, Настасью 18 лет и Анну 20 лет, в сорок втором взяли в ФЗО, увезли в какие-то города, они там учились и работали. А мы, дети, остались с мамой: я, сестрёнка Евгения 6 лет и брат Иван, маленький совсем, 1939 года рождения».
Родители работали от темна до темна, а если ночь лунная, то и всю ночь снопы возили, чтоб потом молотить, складывали в большие скирды. И дети тоже с ними. Почти всё делали вручную. Хлеб жали и конными «лобогрейками» (сенокосилками), и серпами, женщины вязали снопы, в 13 лет и Люба уже «вовсю вязала снопы». И на покос детей брали, и лён, коноплю посылали рвать в колхозе (конопляное масло ели, а льняное, говорили, нельзя есть, его отправляли куда-то), ребятишки особенно любили убирать горох – можно поесть, семечки конопляные щёлкали. Картошку тоже в колхозе убирали, везде дети трудились вместе со взрослыми.
Трудно очень тогда приходилось, большой груз лёг на женские и детские плечи. Помимо работы в колхозе, все женщины возили на саночках из леса дрова, что могли срубить и притащить. «Раз мама пошла в лес за дровами, а навстречу волк, за ним ещё два, и два маленьких, но она не испугалась, как шла, так и шла дальше. Она верующая была, молилась, и волки её не тронули. А волки и возле деревни ходили, даже в окошко было видать. Нам мама говорила, что надо верить в Бога, когда-нибудь церкви снова откроют, пойдёте тогда просить у Бога прощения за неверие, вот теперь я и хожу в храм и прошу прощения за грехи наши».
Всё тогда забирали в колхоз, а для себя людям ничего не оставляли, детей кормить было нечем. Пекли лепёшки с травой «жабреем», потом опухали с него, ноги отнимались. Картошку для себя сажали, но на неё был большой план сдачи в колхоз. В 1940 году родители бабы Любы купили дом, вернее, выменяли за корову, поэтому огород ещё не был разработан, «целик» (т.е. целину) копали руками и сеяли овощи – этим и жили. А хлеба для себя не сеяли – всё в колхоз, а колхоз давал за трудодни по 20граммов на трудодень отходов из-под веялки или овсяных. Картошку сдавали в колхоз на план свежую, а ещё и сушёную: сначала варили, потом резали пластиками и сушили. Её тоже отправляли на фронт. Ещё надо было сдать 2 центнера мяса, 200-300 штук яиц, все шкуры с любой скотинки, а с одной овечки полторы шкуры (баба Люба до сих пор ни понять, ни тем более объяснить не может – как это, только удивляется). А если не заплатишь налог, то уводили со двора скотинку. «У нас-то не было скотины, - говорит баба Люба, - мы бедно жили, да и налоги на неё были неподъёмные. Жили очень трудно, одеть-обуть нечего, ходили босиком, холодные, голодные. А детей в семьях было помногу: 7, 8, 9, а то и 12, отцы на фронте, дети малые с матерями остались, бывало, и умирали от голода. Всё в доме абсолютно было самодельным: столы, лавки, вместо кроватей – полати, и на печке спали. Матрасы и подушки шили из самотканой мешковины и набивали травой, а одеяла – отрепьями от льна. И так-то было тяжело, а тут ещё и война. Всё было для фронта, всё для Победы, как тогда говорили, поэтому хлеба не было, всё сразу увозили, оставляли только на семена. Мама ещё до солнышка уходила на работу (бригадир обходил всех, стучал в окошко и говорил, кто куда сегодня пойдёт, на какую работу) и до темна, приходила домой уже поздно ночью. Так что нами ей заниматься было некогда. Старухи тоже работали. Одну старуху посадят в каком-нибудь доме и снесут к ней самых маленьких ребятишек, она с ними водится. А детей, кто чуть постарше, взрослые брали с собой на работу, в колхозе даже на ребёнка план давали».
Но вопреки всему люди не унывали, даже радостно жили. Услышат по радио, что взяли наши войска какой-то город – радость-то какая! «На поле – с песнями, с поля – с песнями. Похоронка ли придёт – заревут сперва и тут же песню заведут». Всем миром всё переживали, утешали друг друга, помогали друг другу, не судили друг друга, потому и переживалось всё сообща легче.
«Есть варить было нечего, - вспоминает бабушка, - варила я сама, маме некогда, крапиву варила – парила густо, как теперь поросятам парят, и просто так и ели, без соли (её тоже не было). Парнишка соседский Шурка всё к нам бегал эту крапиву есть. У него отец на фронте был, а мать вскоре померла, жил он с бабушкой. Он бабушке и похвастался: «Бабушка, как я хорошо наелся!» Она к нам пришла и спрашивает: «Чем вы его кормите?» Мы ей показали крапиву, она и заплакала. Саранки копали и ели (полевые лилии), щавель, сыроежки ели прямо сырыми, они сладкие казались. Летом на покосе подскребали за бабами, всё до травинки надо было убрать, это ещё когда я поменьше была. На костре поджаривали грибы – тем и обедали. С нами был дед Селивёрст (Сильвестр). Черви из гриба полезут от жара, он и говорит: «Нет, детки, это не червь, это грибное сало. Не тот червь, что мы едим, а тот червь, что нас ест».
Работала маленькая Люба и сеяльщицей: таскала мешки, загружала зерно в сеялку, стояла за сеялкой сзади, поправляла шланги, через которые сыпалось в землю зерно, надо было смотреть, чтоб равномерно сыпалось.
Но они выстояли, и помогла им выстоять, по мнению бабы Любы, вера в победу и большое стремление к жизни, вера в то, что после войны наступит новая, лучшая жизнь. А также лучшие качества русской души, заложенные в них родителями, в свою очередь доставшиеся им от их предков: вера, сострадание, милосердие, взаимопомощь, выносливость и терпение, умение не унывать, не опускать рук ни при каких трудностях. «Главное, - говорит она, - не было такой злобы, как теперь, все были едины, дружны. Крепко в войну досталось всем – и взрослым, и детям. И всё равно не роптал никто – можешь, не можешь, болен ли – айда на работу, ни выходных, ни праздников, ни отпусков. Послушание строгое было у наших родителей и нас так воспитали – в послушании и трудолюбии, не баловали, а уж мы своих детей жалеть стали. И никакой награды, ни денег за свой труд родители наши не имели, трудились для Родины, для победы. Только в наше время, не так давно стали нам уже, их детям, детям войны, давать награды за труд в тылу».
У детей в наше время совсем другие заботы, они в большинстве своём не знают голода, порой ленятся учиться, помогать по дому родителям, могут отдыхать, допоздна бегать на улице, играть с друзьями, смотреть телевизор, хулиганить даже, да мало ли ещё чего. А тогда ребятишкам хлеб казался большим лакомством, ведь они его почти не видели. Страшно представить – даже хлеба они не ели досыта. Им и отдыхать было некогда, потому что трудились они, совсем как большие, заменив ушедших на фронт отцов. Хочется, чтобы такое больше никогда не повторялось, чтобы дети не знали голода, могли спокойно учиться и играть, чтобы у детей никто не отнимал детство, чтобы в мире никогда больше не было войны. И чтобы люди ценили это.
Баба Люба прожила со своим мужем Иваном долгую жизнь, родила девять детей, двое из них погибли ещё в детстве, а семерых вырастила. У неё четыре сына и три дочери. Дочери её очень похожи на мать, такие же добрые, приветливые и гостеприимные. Трудно ей, конечно, было, но и радостно. Смеясь, рассказывает, как выходила вечером на улицу звать ребятишек домой и кричала: «Вовка, Ванька, Галька, Петька…». Односельчане так её и прозвали «Вовка, Ванька, Галька, Петька».
Её дом всегда был открыт для всех. Ребятишки постоянно приводили домой своих друзей, она кормила их наравне со своими. Став взрослыми, они тоже всегда могли приехать домой с друзьями и их семьями. Однажды в её гостеприимном доме ночевал даже приехавший к нам на престольный праздник известный в Омске профессиональный церковный хор. Всех она старалась напоить-накормить, согреть и теплом своего дома, и теплом своей души.
Теперь у бабы Любы уже 16 внуков и 14 правнуков, и она помнит, когда у каждого день рождения, навестит, подарит подарочек или хотя бы по телефону поздравит. Мужа похоронила несколько лет назад, перед этим он долго болел, а она терпеливо ухаживала за ним, любила, несмотря на его непростой характер. И молилась, и сейчас молится за всю свою большую семью и за всех нас. На то и имя ей – Любовь.
Прихожанка С. Кайсы Безделева М.В.
Подобные материалы: